Берлинская флейта [Рассказы; повести] - Анатолий Гаврилов

Анатолий Гаврилов

Берлинская флейта 

Рассказы 

В Крым хочешь?

Оттепель, сосульки, скользко.

Поскользнулся, забалансировал, успел зацепиться за дерево.

Шел по Балакирева, взглянул на окна квартиры Владимира Ивановича.

Его уже там нет.

Учился во ВГИКе, подавал надежды, потом бросил, ушел в проводники, а в прошлом году умер.

Опять снегири прилетели, расположились на яблоне, похожи на краснобокие яблоки.

Вороны и галки что-то выклевывают из снега, снуют воробьи и голуби, и вдруг все они, включая снегирей, будто по команде, улетели в сторону воинской части.

Может, армейской кухней пахнуло, может, что-то другое.

Утечка воды в туалете, в районе стыковки сливного бачка с унитазом, там, где гибкий фитинг.

Нужно купить новый и заменить.

Я это уже делал.

А пока подставлю туда пластиковую коробку из-под торта.

Сборник рассказов К. Паустовского «Мещерская сторона», рассказ «Телеграмма».

Этот рассказ так впечатлил когда-то Марлен Дитрих, что она, будучи в Москве, вдруг опустилась перед автором на колени.

Рассказ действительно хорош.

«А ты пишешь всякую хрень!» — сказал мне по телефону в час ночи литератор Подберезин.

Может быть.

С крыши с грохотом свалилась снежная глыба.

Попади под такую — шею свернет.

Бульдозер рушит обгоревшие шлаконабивные стены дома, где жили Зайцевы.

Алкоголь, огонь, зола, пепел.

Свежий номер рекламной газеты «Из рук в руки». Иногда покупаю и погружаюсь в предложения и спрос, подчеркиваю, сопоставляю, анализирую, а зачем — не знаю.

Когда-то мой дед занимался маклерством, и это, может быть, передалось мне, но уже только в плане теоретическом.

По местному телевидению местный художник говорит о красоте родного края, о том, что нужно ее любить и ценить. А всякие там фокусы нам не нужны. «Решительно не нужны!» — вдруг почти истерически закончил художник и сделал рукой замысловатое движение, изображая ненавистные ему фокусы.

— Пишешь? — спрашивает из Москвы по телефону мой друг Николай Евгеньевич.

— Пишу.

— Что?

— Ну… рассказы…

— В каком духе?

— Ну… не знаю…

— А хочешь в Крым? Я дом там недавно купил, рядом с морем. Хочешь? Ты ведь никогда не бывал в Крыму?

— Не бывал.

— Побываешь, обязательно побываешь! И почувствуешь совершенно другую жизнь! Но для этого ты уже сейчас должен духовно подготовиться, изменить, так сказать, свой взгляд на мир, отказаться от своего вечного пессимизма. Напиши что-нибудь светлое, и ты поедешь в Крым!

— Не поздновато ли что-то пересматривать?

— Нет, нет и еще раз нет! Да, непросто избавиться от привычного, но это нужно сделать! Нужно и можно! Хватит скулить и жаловаться!

Хотел бросить трубку и закончить разговор, но вместо этого пробормотал «спасибо».

Сходил в магазин, купил гибкий фитинг, устранил в туалете утечку воды, потом перелистывал путеводитель по Крыму: «Южный берег Крыма тянется на 250 км от мыса Айя до горы Кара-Даг… сколько трудящихся, больных или просто уставших от напряженной работы людей отдохнуло на живописном берегу, у синего моря!»

— Иногда мне говорят, что в моих рассказах мало светлого, — сказал я знакомому психологу. — Можно ли что-нибудь с этим сделать?

— Ничего, — после некоторой паузы ответил психолог.

И вот я лежу и думаю, что имел в виду психолог? Ничего не надо делать, потому что дело безнадежное, или потому что все нормально?

Норма — статистическое понятие. А Крым — полуостров.

Армия

— Служил?

— Служил.

— Когда?

— Давно.

— Где?

— В подпровинции Восточноевропейской провинции.

— Что это?

— Полесье.

— Лес?

— Леса и болота, окруженные электрозаградительной сеткой, танталовыми нитями сигнализации и паутиной стальных ловушек.

— Что еще?

Казарма, столовая, клуб, библиотека, строевой плац, учебный корпус, футбольное поле, топливо, ракеты, пусковые устройства, ягоды, грибы, желуди, дубы, сосны, лещина, крушина, прочее.

— Ракетные войска?

— Да.

— Куда нацелены ракеты?

— Не знаю.

Не знаешь или не хочешь говорить?

— Меня это тогда совершенно не интересовало.

— Кем был?

— Сначала третьим номером расчета, потом — вторым.

— Первым не стал? Не было возможности?

— Была, но я не стал.

— Почему?

— Не знаю.

— А если подумать?

— В силу ряда причин интровертного порядка.

— Что с женщинами?

— Их там не было.

— Совсем не было?

— Для меня не было. Штабистка, телефонистка и медсестра были окружены плотным кольцом более сильных самцов.

— Алкоголь?

— Очень редко.

— Наркотики?

— Однажды дали покурить, но я ничего не понял.

— Спортом занимался?

— Футбол, волейбол, баскетбол, настольный теннис.

— Читал?

— Читал. Преимущественно всякую западную дрянь.

— Джойс, Кафка?

— Если бы! Но их там не было. Там были их жалкие эпигоны.

— Как к этому относился твой армейский друг и наставник Сергей Беринский?

— Он не одобрял моего «западничества».

— Что говорил?

— Он призывал меня к более уважительному отношению к русской классике.

— А ты?

— Внешне соглашался, а внутренне бежал в другую сторону.

— Что сейчас?

— Сейчас? Сейчас не знаю. Сейчас почти ничего не читаю.

— Почему?

— Не знаю.

— Подумай.

— Тебе придется долго ждать.

— Тогда вернемся к армии?

— Зачем?

— Но ты говорил, что был там счастлив?

— Я говорил? Впрочем, вполне возможно. Не стану отрицать.

— В каком сейчас состоянии армия?

— В полной боевой готовности.

— Ты уверен?

— Я основываюсь на ежедневных докладах Генштаба и личных инспекторских проверках войск. Шучу, конечно. На самом деле я ничего не знаю о состоянии нашей армии.

— И тем не менее — с праздником вооруженных сил!

— Будьте здоровы.

Повседневность

Утро туманное. Довольно прохладно. Кофе, сигарета. Фильм Джармуша «Кофе и сигареты». Смотрел у Павла Владимировича. После «Рябиновой на коньяке», кофе и сигарет он предложил мне «Кофе и сигареты» Джармуша.

Никто нам не мешал, и мы друг другу не мешали. И на диване было хорошо и уютно, и фильм мне понравился с первых же кадров: какое-то замызганное кафе, столик, кофе, сигареты, чьи-то дрожащие руки. И я понимал эти дрожащие руки, после армии у меня тоже какое-то время дрожали руки, а потом я уснул, и Павел Владимирович меня не будил…

Недавно он закончил перевод восьмисотстраничного английского текста для издательства «Академия». Что-то из области психологии. Там, наверное, есть и про дрожащие руки. «Не дай мне Бог сойти с ума», — боялся Пушкин.

В Москве открылась международная книжная ярмарка. Года четыре тому назад меня пригласило на подобную ярмарку издательство «Запасной выход», и там я быстро сник и стал искать какой-нибудь запасной выход, чтобы убежать, исчезнуть.

С комфортом, аристократом мчишься в экспрессе в столицу, где уже через каких-нибудь полчаса превращаешься в тварь дрожащую, в мычащее ничто…

Туман.

Словно в холодном и бесконечном тумане все происходит в фильме Ю. Германа «Хрусталев, машину!», словно в какой-то холодной операционной люди безжалостно орудуют ржавыми скальпелями, препарируют друг друга, и никакого намека на выход из этого морга, и это мужественный поступок художника.

Кино…

Лет восемь назад мы вдруг вспыхнули, нам вдруг показалось, что мы можем сделать нечто такое, что всколыхнет весь мир, и мы сделали жалкий фильм про мстёрский кирпичный завод, потом что-то еще, заказное и жалкое, а потом разбежались в разные стороны.

Туман.

Нужно все же сосредоточиться и составить синопсис своей будущей книги для издательства «Олимп».

Нужно все же сосредоточиться и пустить в дело на даче три мешка цемента, который уже на грани безвозвратного затвердения в бесполезную глыбу.

Нужно…

Звонок из Москвы. Это Николай, друг юности, он только что из Рима, он был в папской библиотеке в связи с продолжением работы над фильмом про Кирилла и Мефодия.

Мы оба из Мариуполя, и он спрашивает, не ездил ли я туда, нет, отвечаю, не ездил.

— Но хочешь?

— Хочу.

— Я готов помочь тебе.

— Спасибо.

— Чем хочешь — поездом, самолетом?

— Поездом.

— Плацкарт, купе, СВ?

— Плацкарт.